На Декабрьских вечерах часто звучала музыка композиторов-романтиков, целиком ей были посвящены фестивали «Мир романтизма» (1985) и «Романтическое интермеццо» (1997). В декабре 1985 года Борис Мессерер превратил Белый зал музея в подобие музыкального салона XIX века. По мысли Рихтера, происходившее на сцене должно было напоминать о вечерних собраниях у Жорж Санд: в глубине сцены находилось широкое окно, за которым угадывался снег, вокруг рояля сидели «званые гости» в вечерних туалетах, а репетиции незаметно переходили в концерты, звучала музыка Шуберта, Шумана,
. Рихтер стремился преодолеть дистанцию между исполнителями и публикой, создать атмосферу импровизации,«точно друзья собрались послушать музыку в домашней обстановке».
Элисо Вирсаладзе играла на одном из Декабрьских вечеров 1985 сочинения Шумана. Рихтер – признанный мастер интерпретации шумановских сочинений, тонко и точно передававший противоречивый и мятежных дух композитора, высоко оценил ее исполнение. Он записал в дневнике: «И вот опять такой удачный концерт пианистки (думаю, одной из первых сегодня!) <...> Мне кажется, что и здесь Вирсаладзе может получить пальму первенства. Шуман – подлинная сфера этой артистки».
Вполне закономерно, что Klavierabend Элисо Вирсаладзе посвящен музыке романтиков и главным протагонистам эпохи – Роберту Шуману и Фредерику Шопену.
***
В творчестве Шумана воплотились самые характерные черты немецкого романтизма: глубокий психологизм, нетерпеливая страстность и гордая мужественность «давидсбюнда», тонкий и нежный лиризм, капризная изменчивость и контрастность потока чувств, впечатлений, мыслей, острая ирония, горечь от «кричащих диссонансов жизни» и благоговейное отношение к природе, наконец, внимание к бесхитростному миру детства и народного быта. «Лирик кратких мгновений», – так назвал Шумана Борис Асафьев. Ярко и самобытно раскрывается поэтический мир Шумана в фортепианных циклах, где картина целого возникает из чередования множества контрастных образов.
В концерте прозвучат первая из восьми Новеллетт (ор. 21, 1838) и два цикла фортепианных миниатюр Роберта Шумана – «Детские сцены» (op. 15, 1838) и «Лесные сцены» (op. 82, 1848–1849). Десять лет разделяют «Детские» и «Лесные сцены», оба цикла написаны зрелым музыкантом в расцвете творческих сил и представляют собой высочайшие достижения в этом жанре. Каждый из двух опусов – подлинная коллекция драгоценностей, каждая миниатюра – неповторимый и самобытный художественный мир, облеченный в совершенную форму и глубокий по содержанию.
«Детские сцены» – фортепианный цикл, состоящий из 13 разнохарактерных пьес. Сменяя друг друга, они воссоздают светлый эмоциональный мир ребенка. Перед слушателем возникает череда безмятежных, озорных, мечтательных и полных лиризма образов. Восхищает мастерство и глубина, с которыми Шуман воплощает детские мечты и настроения, игру и внутренние переживания. Закончив работу над «Детскими сценами», композитор писал Кларе Вик: «Порою я могу показаться тебе ребенком, — короче говоря, я был поистине окрылен и написал тридцать маленьких забавных вещей, из которых отобрал около двенадцати и назвал „Детскими сценами“. Ты обрадуешься им, но, конечно, должна будешь забыть о себе как о виртуозе. „Детские сцены“, кроткие и нежные, и счастливые, как наше будущее».
«Лесные сцены» – последний крупный цикл миниатюр Шумана, состоящий из девяти пьес. Он напоминают по структуре «Детские сцены», но образное содержание их совершенно иное. Композитор обращается к любимой романтиками теме природы, продолжая традицию «двойственного» волшебства, которую немецкий писатель Жан Поль обозначил как «лунный свет чудесного». Реальные и фантастические картины переплетаются, вызывая прямые ассоциации с литературными сюжетами, что видно из названий пьес, а сам фортепианный цикл чрезвычайно походит на сборник новелл. Несмотря на теплоту, искренность, некоторую наивность интонаций, родственных народным песням, в «Лесных сценах» появляются драматизм и тревожные мотивы, изломанная изысканность и мрачная фантастика. В «Вещей птице» – кульминации цикла – слышится провидение будущего, приподнимается завеса судьбы. Тем не менее общий колорит фортепианного опуса пронизан светом.
Шопен – одна из главных фигур музыкального романтизма. В своем знаменитом очерке Борис Пастернак писал: «Значение
шире музыки. Его деятельность кажется нам ее вторичным открытием». Музыке великого польского композитора свойственна исключительная правдивость выражения, «глубина биографического отпечатка» (или, по выражению Генриха Нейгауза, «неслыханная автобиографичность»), независимость от традиционных условностей – при феноменальной классицистской ясности и стройности форм, лаконизме, аристократизме духа. Творчество
неотделимо от фортепиано, у него нет ни одного произведения без участия этого инструмента, он поднял его на уровень «главного». Шопеновский пианизм – огромный материк, который пытаются освоить многие поколения исполнителей. «Чтобы его
до конца понять и передать, – писал Нейгауз, – надо всецело, всей душой погрузиться именно в его единственную душу. Это погружение в чужое „я“ удается людям только в состоянии „любви“. Пусть это парадокс, но мне кажется, что Шопен требует от исполнителя особенно большой любви, любви, которая бывает в жизни столь же редко, как редок большой талант».
Соната h-moll ор. 58 (1844) Фредерика
– одна из «кариатид» романтического фортепианного репертуара и одна из вершин творчества композитора, итог его духовных исканий. Перед слушателем словно проходит вся жизнь лирического героя, полная страданий, борьбы и прозрений. Величественная и драматичная первая часть, изысканное
Scherzo (вторая часть) с таинственным хоральным средним разделом, гениальный «сверхноктюрн»
Largo (третья часть) и, наконец, бурно-драматический финал, устремленный к победной коде, – вот главы этой лирико-философской эпопеи, произведения истинно симфонического размаха.
